Без цензуры и денег
— Отличается ли сегодняшняя система мультипликационных студий от советского периода, когда был центральный «Союзмультфильм» и свои студии в республиках?
— Конечно, отличается. На «Союзмультфильме» тогда работало 600 человек. Нас, в нашей студии «Стайер», постоянно работает 22 человека. Это нормальная студия. Конечно, она не претендует на масштабы, например, Pixar, с ее полутора тысячами работников. Но мы нашими силами смогли сделать полнометражный фильм «Гадкий утенок» за шесть лет. Pixar делает такой фильм за три-четыре года, но там больше людей, другие средства, другой бюджет. Полнометражный фильм делается долго, и это не зависит от технологий, все равно остается покадровая съемка. Чем сложнее фильм, чем больше в нем задействовано персонажей, тем более многотруден сам проект.
В советское время были цензурные рогатки. Но тогда мы ничего не знали о стоимости пленки
— А были недостатки у советской системы создания мультфильмов?
— Как у любой отрасли советской системы, были. Было трудное сценарное прохождение — сито сценарного отдела, потом Госкино. Для меня всегда важным было прохождение сценария. Не потому, что я писал его сам, а потому что тема, меня волновавшая, могла не удовлетворить Госкино. Были цензурные рогатки. Но тогда мы ничего не знали о стоимости пленки. Нас это не волновало, за это платило государство. А когда мы выделились в самостоятельную структуру, я как руководитель, как продюсер знаю, сколько стоит пленка, сколько стоит запись музыки, запись актеров. И все надо уложить в смету, в бюджет фильма. Это тоже на моих плечах. То есть во все времена есть свои проблемы.
— Но творчески вы себя более свободно чувствуете?
— Конечно, сейчас я более свободен и даже не думаю об этом. Единственная цензура — это самоцензура. Я должен сам себя контролировать, чтобы не сделать того, за что мне потом будет стыдно. А трудность заключается в поиске денег. Это то, что составляет мою ежедневную заботу, потому что 70% от бюджета дает Министерство культуры, а 30% я как продюсер должен находить сам. Где — никто не говорит. Вот я и ищу.
Гарри Бардин
режиссер, продюсер, руководитель анимационной студии «Стайер»
Актер по образованию, играл в театре, снимался в кино. С 1975 года режиссер-мультипликатор на студии «Союзмультфильм», где снял 15 фильмов, многие из которых получили премии на международных фестивалях. Лауреат Государственной премии РФ. Среди самых известных — мультфильмы «Летучий корабль», «Серый волк энд Красная Шапочка», «Кот в сапогах», «Чуча 1, 2, 3», полнометражный мультфильм «Гадкий утенок». С 1991 года руководит созданной им студией анимации «Стайер» (www.bardin.ru).
Минута на миллион
— Продуктивность маленькой студии значительно отличается от большой?
— В советское время режиссер, как правило, делал один десятиминутный фильм в год. Когда я разложил все фильмы, снятые на студии «Стайер» с 1991 года, получилось, что в год мы как раз и снимаем десятиминутный фильм. Так что мы эту планку не сбили, так же стабильно и снимаем. Не зря наша студия называется «Стайер» — бегун на длинные дистанции. Вот мы и бежим. Коллектив, работающий над фильмом, сейчас меньше, чем раньше, поэтому все держат в руках две-три профессии.
— Как рынок повлиял на мультипликацию?
— Рынок стал диктовать несколько другие форматы. Продюсерам и прокатчикам важна прокатная товарная единица, то есть полный метр. А мультипликация всегда тяготела к метафоре, то есть к короткому метру, в котором можно было рассказать многое. Иногда за десять минут можно рассказать то, что не расскажешь в полнометражном игровом фильме. Взять «Ежика в тумане» Норштейна — короткий метафорический фильм об открытии мира, философичная глубина, уложенная в десять минут. Сейчас продюсеры требуют от режиссеров воплощения больших полотен, для того чтобы их можно было прокатывать в кинотеатре. От этого возникает перекос. Если короткий метр и делается, то он делается для фестивалей, а зритель их практически не видит, телевидение их не показывает, и их прокатная судьба — за семью печатями.
У нас, как всегда, особый путь… Культура — по остаточному принципу, а уж мультипликация — тем более
— Но ведь мультфильмы могут быть и коммерчески успешными…
— Иногда мультипликационные фильмы перекрывают в прокате игровые фильмы, потому что самый массовый зритель — это тинейджеры и дети, семейные просмотры. Это лакомый кусок для прокатчиков и для продюсеров, поэтому они все напрягают режиссеров на создание полнометражных фильмов. Иногда это получается, иногда — не очень. Я не очень люблю всю нашу героическую тематику, которая идет на российских экранах, вроде «Трех богатырей». На мой взгляд, это не достижение, хотя в прокате они вполне успешны.
— Как это делается за рубежом?
— Там продюсеры так же ищут деньги, берут кредиты, расплачиваются с банками, получают спонсорские деньги. Но там права на прокат стоят дороже. Представьте, что производство «Шрека» стоило 96 млн долл. И они примерно половину бюджета дополнительно вкладывают в рекламу. У нас таких возможностей нет. Там есть окупаемость проекта.
Я снял полнометражного «Гадкого утенка» за 1,6 млн долл., по европейским меркам это просто дешевка. Я пытался его окупить, но меня кинула прокатная компания, не заплатив всех денег. Они просто переоформились в другую фирму и ушли с концами. Ни копий, а их было напечатано 117, ни денег, ни этой фирмы. Если бы все было по-человечески, то я мог бы заработать на этом проекте и новый фильм делал бы на эти деньги, как это и происходит на Западе. Но у нас, как всегда, особый путь.
— Есть ли внятная государственная политика в отношении мультипликации?
— Три года назад мы были на разговоре с Путиным и за круглым столом говорили о наших трудностях, о том, что необходимы серьезные вливания в эту отрасль. Чтобы была академия, чтобы мультипликацию мощно возродить и противостоять зарубежному засилью — и японскому, и американскому — своим лицом. Но «кумушки совет лишь попусту пропал». Культура — по остаточному принципу, а уж мультипликация — тем более.
— То есть Америку мы не догоним?
— Это все пустые хлопоты. Не надо догонять, надо быть самими собой. Но нам и этого не удается.
— И все студии в таком же положении?
— Конечно. Вот есть студия «Мельница» Сельянова, она в более благополучном положении, они успешно прокатывают свои полнометражные фильмы про богатырей.
— Но какие-то же есть механизмы окупаемости?
— Сейчас четкого механизма нет. Когда-то короткометражки могли бы окупаться за счет проката сборников мультфильмов, которые шли в разных специализированных кинотеатрах типа «Баррикады», либо прокатывались перед фильмами или шли в малых залах больших кинотеатров. Все это шло целый день. Сейчас этого нет, поэтому короткий фильм обречен на коммерческий неуспех.
Высокохудожественный фильм не всегда может быть прокатным
Тем не менее я сейчас делаю короткий фильм под названием «Три мелодии», 22 минуты. Это три философские притчи на три классические мелодии. Планируем завершить его к осени этого года. Его не покажешь в кинотеатрах. Надежда на телевидение, но оно дает такую мелочь — покупает нас «за рупь — стакан». Это зависит от канала, но это все равно мало.
От сценария до экрана
— Ваша студия делает только один фильм или работа может вестись параллельно над разными проектами?
— Только один, это как в оперетте: «Нельзя любить двух сразу, так не было ни разу, и мы на это дело не пойдем». Вот мы и не идем. Все силы студии брошены на один проект.
— Как сложилась зарубежная судьба «Гадкого утенка»?
— Он участвовал в 80 или более фестивалях мира, брал Гран-при в самых разных странах. «Гадкий утенок» прокатывался во Франции, они даже сдублировали его на французский язык, права на прокат по всему миру я продал одной фирме в Германии, но пока особых денег мы с этого не имеем. Мировая премьера была в 2010 году на большом фестивале в Локарно. Это было замечательно: на центральной площади Локарно на улице стояло 8000 кресел и огромный, с трехэтажный дом, экран. Фильм приняли очень хорошо.
— Кто лучше воспринимает этот фильм — взрослые или дети?
— Каждый видит свое. Иногда дети, которым близко это ощущение себя гадким утенком. А когда я показывал его в клубе «Эльдар», ко мне подошли старушки с заплаканными глазами и сказали, что это фильм про них. Я удивился, а они сказали: «Мы дети расстрелянных родителей». Я показывал этот фильм в Марселе, и на следующий день ко мне подошла пожилая пара, сказали, что они ночь не спали, что это фильм про них. Я спросил – почему? Они сказали «мы Голицыны, и не по своей воле мы покинули ваш птичий двор». Так что у зрителей этот фильм вызывает широкий спектр ассоциаций. Дети хорошо этот фильм воспринимают, я видел, как дети его смотрели в разных странах.
— В чем секрет зрительского успеха для мультипликационного фильма? Он может сочетать в себе глубину и кассовость?
— Это сложный вопрос. Если бы знать секрет, то мы бы делали одни только успешные фильмы. Это зависит и от подготовленности зрителя, от востребованности материала зрителем, на что он уже подсел и хочет видеть нечто подобное. Иногда нужно опуститься до уровня зрительского интереса. А художественность, наоборот, предполагает поднимать зрителя до уровня этого фильма. И это – большие ножницы. Высокохудожественный фильм не всегда может быть прокатным. Вот фильмы Чарли Чаплина – это коммерческие проекты или художественные? Для меня это идеальный вариант, когда и художественность и коммерческая сторона были у Чаплина едины. Он заботился о коммерческом успехе своих фильмов, но они были очень художественные. Чаплин всегда был демократичен и не уходил от своего зрителя в высоколобость. Он был доступен для всех.
Бедность идей не только у нас, это мировая бедность. Редко бывает, чтобы была хорошая идея. Технологии могут быть самые разные, а головы нет
— А современные цифровые технологии — сильно ли они повлияли на процесс съемки?
— Я консерватор и до сих пор снимаю на обычную пленочную камеру, 35 мм. Я пока не тороплюсь. Компьютерной анимации предпочитаю свою ручную работу. Я доверяю ей на экране, потому что вижу настоящий материал, фактуру и этому верю. А сделанное «под фактуру», на компьютере – я это на экране сразу вижу. Я предпочитаю оригинальный материал. И монтаж у нас плёночный, по старинке. Мы снимаем с трёх макетов. Это могут быть секунды: 5, 6, 7 секунд, с каждого из макетов. И эти кусочки пленки отправляются в проявку. Потом с них делают контактный позитив, и мы его смотрим у себя на экране, ловим «блох». Если их нет, то это идет в монтаж: у нас старый одесский звуко-монтажный стол. Вот такой я консерватор. Но многие студии перешли на цифру, монтируют на компьютере.
— Как относитесь к 3D?
— Это аттракцион. Я помню, как смотрел в Диснейленде фильм Фрэнсиса Копполы про Майкла Джексона, который прилетает на другую планету и своим пением расколдовывает злую волшебницу. В этом есть какое-то трюкачество, когда на тебя летят астероиды, и ты от них отмахиваешься, потому что они могут попасть тебе в глаз. Это трюк, и я не думаю, что настоящее кино пойдет по этому пути.
Тем не менее «Оскар» в прошлом году был присужден кукольному фильму, традиционному, а не какому-то 3D. «Старик и море» Саши Петрова – тоже традиционный. Я думаю, что возможности обычного кино ещё до конца не исчерпаны и таят в себе всяческие чудеса. Это доказало то, что в прошлом году немой черно-белый фильм «Артист» взял «Оскара». Без цвета, без диалогов – а захватил зрителя и покорил многие страны. Главное – идея.
— Кстати, об идеях. Есть ли в мультипликации рынок сценариев, как в кинематографии?
— Когда-то на «Союзмультфильме» это называлось самотек, когда сценарии приносили с улицы. Сейчас – присылают по электронной почте. Как правило, это бедность идей. Но она не только у нас, это мировая бедность. Редко бывает, чтобы была хорошая идея. Технологии могут быть самые разные, а головы нет.
— Чего бы вам хотелось для своей студии, чего не хватает?
— Не хватает денег, чтобы я мог платить людям ту достойную зарплату, которую они заслуживают. Вот я вижу в метро объявления о приеме на трехмесячные курсы машинистов, после чего они будут получать 65-80 тыс. руб., − ни мне, ни моим сотрудникам такие зарплаты не снились. А они уникальные мастера. Но и в советское время мультипликатор не получал много. Мультипликация держится на энтузиастах. Сюда редко идут люди, которые хотят обогатиться. Они хотят реализоваться, хотят заниматься любимым делом. И приходят сюда такие чудаки.
Новый день таит в себе новый материал, который придет из лаборатории, где проявляют пленку. Я посмотрю это на экране. И когда получается то, что я задумал, — это большое счастье
Счастье чудака
— Как бы вы охарактеризовали современное состояние мультипликации в России?
— Если сказать одним словом – нехорошо. Нехорошо хотя бы потому, что мы разбрелись по маленьким студиям. В этом ничего плохого нет, каждый мастерит свой фильм у себя на студии, но при этом мы разобщены. Союз кинематографистов, в котором была секция мультипликации, когда-то был созидательным началом, он проводил семинары в Болшево, мы общались, смотрели фильмы друг друга, обсуждали их. Сейчас этого нет. Тогда мы чаще общались, нас объединяло не только помещение студии «Союзмультфильм». Тогда в производстве каждого фильма был завязан весь коллектив, в процессе участвовали все люди. Потом, когда «новорожденного ребенка» приносили в большой зал, собиралась вся киностудия и все радовались его рождению. Конечно, как в нормальном творческом коллективе, бывали и зависть, и интриги, но при этом было чувство общности большой студии.
У мультипликации непростое положение. Обычно уровень отрасли считывается не по верхним достижениям, а по среднему достижению. У нас средний уровень в советские времена был достаточно высоким, он был выше нынешнего. Это была школа, наша мультипликация отличалась «лица не общим выраженьем», на международных фестивалях она занимала верхние эшелоны. И была определенная забота государства. Когда мы были брошены в рынок и вынуждены сами выживать, многие отошли от профессии, старики ушли естественным путем.
— А на фоне остального мира как выглядит российская анимация?
— Она достойно выглядит. У нас выросло новое поколение режиссёров, которые уже стали гордостью мировой мультипликации: Саша Петров, Константин Бронзит, Иван Максимов, Михаил Алдашин. Они уже с международными именами.
— Вы общаетесь с коллегами из других студий?
— Редко, мне хватает общения здесь, внутри студии. Иногда общаемся на поминках, к сожалению.
— Не хочется завершать на такой печальной ноте. Что вас радует?
— Радует, что я занимаюсь любимым делом, что новый день таит в себе новый материал, который придет из лаборатории, где проявляют пленку. Я посмотрю это на экране. И когда получается то, что я задумал, — это большое счастье.