В общем, оказалось, что мы снова искали не там. А ведь перед глазами был скан «Донесения о безвозвратных потерях» на сайте ОБД «Мемориал»! И в нем было написано, что Константин Константинович похоронен в Грусовской волости. Но ее, как оказалось, никогда не существовало. Александр, сделавший целое расследование этой загадочной записи, выяснил, что «Грусовская» — это… искаженная «Ауцевская».
«Похоже, — написал мне Ржавин, — у полкового писаря был отвратительный почерк. И когда дивизионный писарь пытался разобрать название волости, то придумал такое вот нелепое “Грусовская”». Но Ауцевской волости тоже тогда не было: такой район (не волость!) в Латвии появился уже после войны. А тот бой происходил в волости Лиелауцес, но записана она в разных донесениях аж четырьмя различными способами.
Вообще, копаться в тонкостях административно-территориального деления Латвии человеку, не знающему язык, тяжело. Мне пришлось это делать со словарем, да еще и читать про неоднократные перекраивания волостей и областей. Но без помощи волонтеров разобраться все равно бы не удалось. Так что я вполне могу понять писарей, у которых в спешке не получалось грамотно зафиксировать местность. Да и бои в Латвии были очень кровопролитные. Однако дело тут не только в невнимательных или спешивших писарях. Место захоронения, скорее всего, теперь установлено точно. Но вот на памятной плите фамилии брата деда, как оказалось, там нет.
О том, почему так бывает, говорится в одной из статей того же Ржавина. Когда ее читаешь, становится не по себе: в одной только Латвии забыто каждое второе, перепутано каждое шестое имя павших воинов. В некоторых местах цифра доходит до 75 процентов! Происходило это по самым разным причинам. И, к сожалению, нередко не из-за объективных трудностей вроде стершегося химического карандаша, которым записали имя на памятнике, а просто от ощущения, что это «не так важно». И терялись фамилии уже после войны — скажем, при укрупнении мемориалов. Не хватало места на плите? Половину имен не писали!
Самое странное: это продолжает происходить и сейчас — при «улучшении внешнего вида» памятников. Работа это действительно важная, ведь на многих старых плитах имена видно уже плохо. Осуществляется она, кстати, на деньги, выделяемые правительством России. Но история все та же — забывают перенести и путают фамилии, инициалы, даты. В общем, факт наличия имени на плите, к сожалению, совершенно не означает, что человек похоронен именно там, а факт его отсутствия — что его там нет.
Как сказал Александр, наша история очень показательная — именно с такими проблемами и сталкиваются те, кто ведет поиск. Но знаете, мне очень трудно уместить в голове эту информацию: что в мирное время так обращаются с памятью павших. И оказывается, о подобных случаях пишут не только латвийские волонтеры и журналисты (например, вот здесь). Скажем, вот совсем свежая новость: в Калининграде разгорается яростная дискуссия по поводу установки памятника на могилах воинов, погибших в Первой мировой, столетие начала которой грядет в следующем году. Ознакомиться с мнениями разных сторон можно, например, на сайте «Нового Калининграда», а также по приведенным в статье ссылкам и набрав в поисковике фамилии участников конфликта. Суть там в том, что, возможно, памятник поставили не на месте реального захоронения, а просто «где удобнее».
Создается ощущение, что прошлое можно подтасовывать или подрисовывать, походя и небрежно, если лень или неохота выяснять детали или потому, что «наше дело правое»
Я сознательно не вдаюсь в подробности конкретных ситуаций. Где-то перепутали имена, не там поставили памятник, кто-то обвиняет кого-то в слишком странном «освоении» средств. Скорее, хочется разобраться в причинах живучести пресловутого «а чё такова-то?». Это можно вычитать и в комментариях некоторых читателей подобных новостей: что, мол, главное — помнят, а уж что в деталях запутались — да не все ли равно? Давайте, что ли, попробуем разобраться. А действительно: что такого-то?
Мне кажутся важными два момента. Первый — мнение о том, что ради «общей картины» можно пожертвовать некоторыми деталями, если они не укладываются в гламурную картинку прошлого. Это, замечу, не из серии модных сейчас рассуждений о сознательных «фальсификациях истории». Это что-то про разлитое в воздухе у людей самых разных взглядов смутное неуважение к прошлому. Про ощущение, что его можно подтасовывать или подрисовывать, походя и небрежно, причем по самым разным причинам — если лень или неохота выяснять детали или все делается в спешке и надо закрывать отчетность или потому, что «наше дело правое». В общем, не то, чтобы сидят такие гады — и специально портят, портят. Скорее, тяп-ляп маляры.
На днях я рецензировала один диплом. Его автор, Ольга Брит, подробно описывала историю становления современных принципов реставрации арт-объектов и памятников. В частности, речь шла о споре романтика, писателя и художника Джона Рескина, любившего красивые развалины и считавшего любое вмешательство в оригинал непростительным, и архитектора, искусствоведа и реставратора Эжена Эммануэля Виолле-ле-Дюка, воображавшего «идеальный образ объекта» и поэтому счищавшего «поздние наслоения», иногда уничтожая важные культурные слои. Последний даже считал возможным достраивать задуманное, но так и не сделанное самим автором.
XX век примирил эти крайние позиции, придумав «стандарт обратимости» и «принцип минимального вмешательства». В основе перемирия — это важно! — этика и представление об ответственности перед будущими поколениями. Мы не знаем, как они будут воспринимать памятники или что раскроют дальнейшие исследования, но нам нужно сохранить как можно больше для потомков. Поэтому мы должны минимизировать возможный ущерб и следы своего вмешательства. В частности, где возможно, сохраняя оригинальные материалы, проводя тщательную исследовательскую работу и прочее. Эту процедуру сейчас оспаривают при консервации объектов современного искусства — но это совсем другая тема.
Когда-то казалось, что когда ради массового «светлого будущего» жертвуют личным — это чисто советский опыт, но сейчас все чаще понимаешь: дело не только в конкретной идеологии
Так вот, когда я читаю про консервацию, реставрацию и восстановление памятников на постсоветском пространстве, то не могу отделаться от мысли: а что, XX век у нас так и не случился? Середины нет, синтеза нет: или все разваливается, как у Рескина, или «снесем и отстроим в современным материалах» Виолле-ле-Дюка и какого-нибудь Артура Эванса, пристроившего в свое время к древнему Кносскому дворцу кучу всего в железе и бетоне. А, может, мы живем еще до Ренессанса, придумавшего историческую дистанцию? Широко известны рассуждения исследователя Эрвина Панофского о средневековье, которое смотрело на античные памятники как на идолы или талисманы, а на прошлое — как на старый автомобиль еще на ходу, и о Возрождении, которое перестало вмешиваться в историю по своему хотению, породило культ длительного и кропотливого исследования и принцип важности источника. В общем, какой там постмодернизм, о котором у нас так любят рассуждать! Здесь и современность, кажется, еще толком не наступила. Что, конечно, нравится традиционалистам — вот только памятники все продолжают разрушаться, а имена исчезать.
И в этом второй момент: печалит, насколько просто стираются из коллективной памяти конкретные люди. Но если когда-то казалось, что когда ради «громадья планов» и массового «светлого будущего» жертвуют личным, частным и интимным — это чисто советский опыт, то сейчас все чаще понимаешь: дело не только в конкретной идеологии. Один строй сменяет в нашей стране другой, тасуются, как в колоде карт, лидеры и их установки, от либеральной до консервативно-охранительной, а ощущение малоценности конкретной жизни остается.
Думаю, что победить подобное можно, только кропотливо работая каждый день над созданием мощного гражданского общества. Такого, в котором независимые историки и добровольцы трудятся бок о бок, постепенно утверждая важность тщательного исследования прошлого и уважительного внимания к каждой конкретной судьбе. И в сущности, даже вот эти наши личные истории поисков, когда годами зачем-то копаешься в архивных материалах, ездишь куда-то, ищешь «своих мертвых», которые не оставят в беде, как у Высоцкого, а тебе помогают в этом чудесные люди — это тоже про общее дело. Про первые шаги на этом пути.
И последнее. После той колонки ко мне обратилось несколько человек с просьбой о советах по поиску информации о погибших родственниках. Как видно из моей истории, самостоятельно вести его непросто. Так что приведу советы волонтеров про алгоритм. В первую очередь нужно попытаться найти информацию о своем родственнике на сайтах ОБД Мемориал и «Подвиг народа» —здесь выложены документы из архивов Министерства обороны. В идеале, конечно, хотелось бы, чтобы можно было обратиться с просьбой о помощи в государственную службу (например, Управление Минобороны по увековечению памяти павших защитников Отечества), но, увы, такого пока нет.
А вот основные сайты общественных и добровольческих организаций, которые могут помочь:
Советы по самостоятельной работе с архивом министерства обороны
Очень полезным также бывает посмотреть конкретные примеры
И наконец, как вести поиск, очень подробно описано тут