«Крыса и пес»

Я крыса. Архивная крыса, если точнее. Если вы совсем молоды, то придется пояснить — я человек, увлеченно работающий в архивах.

В прошлом веке вы бы меня сразу узнали: сутулого от постоянной полусогнутой позы; подслеповатого от беспрерывного чтения старых бумаг, не терпящих яркого света; нелюдимого, поскольку архивные крысы не умеют и не любят общаться с людьми; одетого в старую немодную одежду немарких тонов.

Но сейчас вторая половина двадцать первого века.

Я не люблю спорт, но электронная стимуляция мышц подарила мне спортивную фигуру. Не то чтобы она так мне нужна… Зрение у меня отличное, даже лучше, чем у обычных людей, потому что в молодости я апгрейдил глазные яблоки. Одежду мне по утрам выдает ай-гардероб, она всегда чистая, всегда модная и всегда подходит по погоде. Вечером я вешаю ее на плечики, закрываю гардероб — чтобы утром достать обновленную. Честно говоря, даже не знаю, как это работает. Для архивов ай-гардероб изобрели совсем недавно, а я не люблю рыться в свежих данных. Я и новости не люблю, но приходится их слушать. Ну и общаться тоже, хотя бы с досын.

Проснувшись, я иду в ванную, принимаю душ. Сегодня это занимает у меня больше времени, чем обычно. Выхожу я задумчивый, одеваюсь неторопливо. Ай-гардероб выдал мне шорты и футболку. Очевидно, я никуда не иду.

Саша звонит как раз во время завтрака, я едва успеваю распаковать контейнер, доставленный дроном. Видеостена активируется, и я вижу досын. Саша сидит в кресле скоростного поезда, рядом ее партнер, между ними внукч.

— Привет, деда! — радостно кричит Женя.

— Привет, внук! — отвечаю я. Женю я люблю больше, чем собственного отпрыска.

Саша морщится и поправляет:

— Внукч, папа, — при слове «папа» Саша опять непроизвольно морщится. — Не нарушай ребенку процесс самоидентификации.

— А мне нравится! — спорит Женя. — Я внук!

Момент неловкий, досын не нравится моя старомодность, но и право на общение с внукч у меня есть. Поэтому я спрашиваю:

— Куда собрались?

Досын поправляет респиратор и с облегчением меняет тему разговора:

— В Карелию. Сняли домик в лесу. Третья волна ковид-70. Старые вакцины не работают. Ты не хочешь присоединиться?

Я ценю предложение. Партнер Саши (я даже не знаю, биологически это он или она) меня не любит. Вот и сейчас даже не поздоровалось. Но ведь молчит, значит, Саша настояло на своем.

— Спасибо, но у меня все в порядке. Я почти не выхожу.

— Для пожилых ковид-70 особенно опасен, — говорит Саша.

— Мне шестидесяти нет, — с упреком отвечаю я. — ВОЗ объявил этот возраст поздней молодостью. Ну что за эйджизм, Саша?

Вот видите, если надо — я могу и сам быть современным.

Саша смущено. Конечно, она девочка, уж поверьте отцу, менявшему ей подгузники. Но я уже привык думать о ней в среднем роде, как нынче принято и как она требует.

Мы болтаем еще минут пять, потом прощаемся. С внуком мы обмениваемся рукопожатием через экран — символическим, но все же это приятно. Я доедаю остывший омлет из синтояиц (никакого холестерина, изумительный натуральный вкус, ни одна курица не была задействована, кроме несушки Счастливая, двадцать лет назад давшей для клонирования идеальное яйцо).

Выпиваю бодрящий кофе (в нем даже есть немного натурального).

Сортирую мусор по контейнерам (органика, картон, пластик).

И включаю в комнате режим Архива.

После развода мне не нужна большая жилплощадь. Я отдал квартиру семье переселенцев из Европы, тогда это было модно, а город предоставил мне современную автоматизированную комнату в урбан-кластере Подольск на окраине Москвы. Что особенно радует — за комнату не надо платить, даже вода и электричество входят в мой минимум пожизненно. Это благодарность за высокий уровень гражданской сознательности.

Впрочем, мне места тут хватает. Даже удалось поставить несколько шкафов со старыми вещами. Люблю антиквариат…

Сейчас окно становится непрозрачным, свет делается тусклым, шкафы тонут в полутьме, только стол высвечен ярко. Я опускаю руки на столешницу, та оживает. Папки, ссылки, файлы…

Нынче даже архивные крысы — электронные.

Я не врач-вирусолог, не специалист по иммунитету или средствам защиты. У меня немодная профессия.

Но я тоже хочу помочь человечеству.

Наш мир не самый плохой, учитывая все обстоятельства. Первая Великая Пандемия 2020–2021 изрядно встряхнула человечество, но через пару лет, казалось, ушла в прошлое. К 2025 году она стала лишь парой абзацев в школьных учебниках, ну и множеством томов в исследованиях экономистов и медиков. Я тогда был еще ребенком.

А потом грянул ковид-25.

Нынешняя пандемия восьмая по счету. И если вторая и четвертая были не слишком опасными, то ковид-70 обещает быть пострашнее четвертой пандемии, выкосившей семь процентов мужского населения.

Я не врач, повторюсь. Я архивная крыса. И я пытаюсь найти в прошлом то, что может нам помочь. Сам не знаю что. Электронные архивы хранят каждую букву, когда-то попавшую в сеть, оцифрованные документы, видеозаписи. Там слишком много информации, чтобы ее мог обработать человек, даже нейрокомпьютеры тонут в море данных, а порой кончают с собой, не в силах выполнить задание.

Но я все равно пытаюсь.

Год две тысячи двадцатый. Самая первая пандемия.

Мои руки скользят по поверхности стола, иногда поднимаясь над ним, иногда нажимая поверхность. Мой взгляд цепляет иконки и линки.

Базы данных открываются, сортируются, группируются.

Я внутри архива.

Вот первые данные о пандемии. Вот первые научные исследования.

Это все пустое, ковид-19 изучен, разобран, взвешен. Выработаны вакцины и лекарства. Человечество изменилось — рукопожатие стало знаком величайшего доверия, маска и респиратор — повседневным аксессуаром, пункты эпидконтроля и паспорта иммунитета — новой реальностью.

Но пришла новая пандемия. И еще одна. И еще.

Словно где-то открыли шкатулку Пандоры.

Я группирую всю информацию о происхождении вируса. Подтвержденной среди нее нет, но сколько же версий. Смешение вирусов летучей мыши и панголина. Биологическая диверсия — китайская, американская, русская, террористическая. Неудачный эксперимент. Удачный эксперимент. Китайцы, японцы, американцы. Ну и русские, куда же без нас.

Все это мусор.

Я ищу дальше.

Тупиковые, отвергнутые, забытые всеми версии.

Статья американского вирусолога, приписывающая природе желание очистить мир от человечества. Статья израильского вирусолога, доказывающего внеземное происхождение вируса. Статья итальянского вирусолога, обвиняющего ученых, бравших анализы древнего льда в гималайских ледниках, что они выпустили на свободу древний вирус, когда-то уничтоживший динозавров.

Сумасшедшие, фрики, ловцы хайпа и мошенники.

Но единственное, в чем архивная крыса превосходит нейрокомпьютер, — крыса ест все. В том числе и несъедобное.

Я начинаю проверять теории безумцев.

Входящий звонок прерывает меня примерно через час. Это директор института, где я числюсь. Польщен — даже не думал, что он знает о моем существовании.

— Михаил Исаевич, как ваше здоровье?

Директор стар, опаслив и даже в своем кабинете не снимает респиратор. Неаккуратно остриженные седые волосы клоками торчат над лицевым щитком.

— Спасибо, я здоров, — отвечаю я. Это раньше вопрос был формальностью, не требующей ответа, сейчас все иначе. — Как ваше здоровье?

— Спасибо, я здоров, — конечно же, у директора есть свой букет болезней, как и у меня, даже больше, все-таки ему около ста лет. Но мы спрашиваем друг друга не о несварении желудка или раке, мы говорим про вирус. — Михаил Исаевич, у меня для вас чудесная новость! В Сан-Паулу проходит конгресс архивариусов по Великому Разоружению, вы ведь занимались этой темой?

Киваю.

Великое Разоружение, после второй пандемии, когда человечество поняло, что все ресурсы надо бросить на медицину, а не на войны.

— Они только что прислали вам особое приглашение. Вы готовы вылететь в Бразилию? Конечно, после конференции придется побыть в карантине, но они обещают замечательный карантинный городок, на берегу океана. Хорошая компания, медицинский контроль, эти… как их… дайкири. Рейс будет через три часа, билет предварительно забронирован.

Я едва не соглашаюсь.

Я мелкая архивная крыса.

Меня нечасто зовут на такие мероприятия.

— Простите, не могу, — отвечаю я. — Беспокоюсь о здоровье.

Это стальной аргумент. Железобетонный.

— Очень жаль, — вздыхает директор. — Кажется, они хотят только вас, но я попробую предложить Ольге Веровне.

Я киваю.

Мы прощаемся, и я роюсь в архиве дальше.

Час, другой, третий.

Прилетает дрон и выгружает обед в контейнер у окна. Я даже не забираю его, я работаю.

У меня развернуты два десятка файлов, и, кажется, я что-то нашел.

Снова звонок.

Это девушка, милая и старомодная — у нее гендерный значок «женщина» на блузке. Милое восточное лицо, дружелюбная улыбка.

— Михаил Исаевич, я корреспондент канала «История», меня зовут Динара.

Открываются файлы визитки и удостоверение журналиста, данные канала. Я гляжу на них мимолетно, там все равно горят зеленые огоньки, значит, все в порядке. Я смотрю на архивные файлы полувековой давности.

— Нам сказали, что вы проводите исследования самой первой пандемии…

— Кто именно? — спрашиваю я с легким удивлением.

— В вашем институте. Вы запросили ресурсы архива по данной теме. Вчера утром.

Ах да. И впрямь запрашивал.

— Все верно.

— Могли бы вы рассказать нашей аудитории о вашей работе? Ну, в таком оптимистичном ключе, разумеется. Справились с ковид-19, справимся и с ковид-70… Какие-то параллели.

— Мог бы, — соглашаюсь я.

— Только мы старомодны, — признается Динара. — Хотелось бы интервью при личной встрече. Понимаете, зрители расценивают такие записи как более ободряющие. Сидят люди рядом, не боятся…

Она улыбается.

— Прямо сейчас, если можно.

Я колеблюсь лишь пару секунд. Крысы — они осторожные, но если надо, то очень смелые. Мне — надо.

— Держите адрес, — говорю я, надвигая свою визитку на ее. В этом есть что-то слегка эротическое.

Хотя я уверен, что адрес у нее есть.

В ожидании Динары я еще раз проглядываю данные, которые показались мне интересными.

Пью кофе — у меня есть пакет настоящего, берегу для особых случаев. Берег.

Принимаю душ.

И иду открывать дверь.

Почему-то я ждал, что Динара приедет не одна. Но милая девушка либо спешила, либо уверена в себе. Мы здороваемся (не за руку, конечно), потом она, показав паспорт иммунного статуса, снимает маску. Мой статус не спрашивает, недоработка.

Динара достает из сумки камеру, три крохотные лампы, ставит их вокруг стола. Запускает дрон для общих планов — тот липнет к потолку, выдвигает крошечный объектив. Говорит с восхищением:

— У вас так интересно! Настоящие бумажные папки, старинная люстра, самовар… а это что, это патефон?

— Да, я люблю старину, — признаюсь я. — Когда работаешь в архиве, то и живешь в музее. Как экспонат. Я ведь старая архивная крыса.

— Ну что вы! Вы еще очень молоды. Знаете, ВОЗ считает ваш возраст поздней молодостью!

— Знаю. Удивительно, как быстро вы мной заинтересовались, — говорю я.

Динара садится напротив. Разводит руками. Смеется:

— Журналиста кормят ноги и чуткий нюх.

— Как волка, — говорю я.

— Или как сторожевого пса. Итак, ваши исследования…

— Я изучал самые необычные версии происхождения ковид-19, — говорю я. — Все-таки та пандемия была первой и самой неожиданной для человечества.

Динара кивает.

— В то время была крайне популярна версия биологического оружия, — говорю я. — Либо специально созданного с низкой летальностью и высокой контагиозностью, чтобы посеять панику и обрушить мировую экономику, либо случайно вышедшего из-под контроля на промежуточном этапе создания.

Динара заинтересованно кивает.

— Проблема в том, что вирус оказался куда сложнее и интереснее, чем казался вначале, — говорю я. — Он дал три волны, которые и впрямь уничтожили существующий в то время экономический порядок. Первая и даже вторая волна этого бы не достигли. Третья — сработала. В итоге мы получили нынешнюю экономическую систему, которую в ту пору даже не могли толком себе представить. Но, как ни странно, куда более устойчивую, эффективную и справедливую.

— Но, так может быть, это и было целью создания вируса? — спрашивает Динара. — Раз уж он так сработал?

Я улыбаюсь.

— Проблема в том, что даже сейчас мы не смогли бы создать вирус, который даст три волны — и самоликвидируется начисто. И уж тем более не смогли бы так четко просчитать последствия. Это совершенно другой уровень анализа и вычислительной мощности, недостижимый и поныне.

Динара хмурится.

— Такая же проблема и со следующими пандемиями, — говорю я. — Все они были вызваны коронавирусами, но разных типов. Каждый раз приходилось искать новые вакцины, новые способы лечения. И каждый раз пандемия вызывала серьезнейшие последствия для экономики, политики, социальной жизни. После чего вирусы исчезали. Будто их выключали.

— Ой, а я помню такую гипотезу, что это Природа! — говорит Динара. — Она заставляет человечество стать лучше. Вначале — изменить экономику. Потом — прекратить гонку вооружений. Потом — всерьез заняться экологией. Потом — создать колонии на Луне и Марсе…

— Природа не может ничего хотеть и никого заставлять, — отвечаю я. — Природа неразумна.

— Но тогда…

— Был такой ученый Айзек Либерман, — говорю я. — Израильский вирусолог. Не самый знаменитый, но голова у него работала. Он выдвинул гипотезу, что ковид хоть и создан на основе земных вирусов, но это сборка куда более развитой цивилизации. Именно этим объясняется и устойчивость вируса, и его изменчивость, и его сложный жизненный цикл.

— То есть нас пытались уничтожить инопланетяне? — Динара ахает и прижимает ладони к щекам.

— Не уничтожить, — объясняю я. — Уничтожить было бы несложно, имея такое мастерство в сборке вирусов. Скорее — направить на путь истинный. Уменьшить социальное неравенство. Заставить беречь планету и изучать космос. Как только человечество делает очередной неверный шаг, появляется новый вирус, который перетряхивает все общество и выправляет наше развитие.

— Это жестоко, — говорит Динара.

— Наверное. Но альтернатива, возможно, была бы куда хуже. Нас уже могло и не быть.

— Как-то слишком затейливо, — не соглашается Динара. — Создавать вирус, который должен выправлять целую цивилизацию. Есть же другие пути?

— Какие? — спрашиваю я. — Объявиться и что-то приказать? Люди сразу бы заподозрили дурное. Одно лишь требование ядерного разоружения от инопланетных созданий, кто бы на это пошел? А так — сами, все сами. К тому же то, что для нас кажется вычурным и сложным путем, для вас может быть самым простым и естественным.

Динара кивает. Потом хмурится:

— Для нас?

— Ну да, — говорю я. Вывожу изображение со стола на видеостену. Это вырезка из газеты. На фотографии, врезанной в текст на иврите, — вирусолог Либерман, что-то азартно говорящий своей собеседнице, молодой смуглой девушке.

— Как похожа на меня, — говорит Динара. Скорее по инерции, чем всерьез. — Вы знаете, моя бабушка…

Я улыбаюсь, и она замолкает. Разводит руками:

— Очень неудобно получилось. Я предлагала уничтожить все файлы, но в ту пору у вас было столько бумажных носителей информации… Рано или поздно статья бы снова всплыла.

— Это скафандр? — спрашиваю я, глядя на ее молодое, красивое тело.

— Нет, мы просто очень долго живем, — признается Динара. — Зачем вы стали копать? Неужели не понимали последствия?

— Как только меня позвали на конференцию, сразу понял, — говорю я. — Спасибо, что пытались остановить. Это хорошо вас характеризует.

— Но зачем? — спрашивает Динара.

— Я хотел узнать правду. Собственно говоря, меня интересует один вопрос, Динара. Кто вы? Волки или собаки?

— Если я правильно поняла ваш вопрос, то мы — собаки, — отвечает Динара серьезно.

— Плохо, — говорю я. — Волки убивают для себя. Собаки пасут для кого-то другого. Что нас ждет?

— Айзек спрашивал то же самое, — говорит Динара печально. — И другие… Вы же не думаете, что первым стали искать в этом направлении?

— Не думаю. Айзек заболел ковид-19 и скоропостижно скончался. Но я нашел еще семь человек, которые подступали к этой гипотезе и умирали. Так зачем?

Динара кивает.

— Хорошо. Вы имеете право знать, Михаил Исаевич. С человечеством все будет хорошо. Мы готовим вас к жизни в галактике. Вместе с тысячами других разумных видов. Наши методы жестоки, за это нас и не любят. Но… других мы не нашли. Каждая пандемия рассчитана на то, чтобы подтолкнуть человечество в нужном направлении. Изменить экономику, политику, образ жизни. Вы все правильно поняли.

— И вот это нынешнее общество — ваш идеал? — удивляюсь я.

— Ну что вы. Ваше общество пока еще полуфабрикат, — говорит Динара. — А он всегда выглядит неаппетитно. К тому же цивилизация обладает огромной инерцией, ее всегда заносит на крутых поворотах.

Я киваю. Это звучит разумно.

— Неужели оно того стоило? — спрашивает Динара.

— Мы, архивные крысы, страдаем излишним любопытством, — признаюсь я. — К тому же…

Встаю, приспускаю шорты до колен. Бедра покрыты разлапистыми красными пятнами.

— Ковид-70, — кивает Динара. В ее голосе слышно сочувствие.

— Голова уже кружится, — подтверждаю я. — В моем возрасте процент выживших не слишком высок. Вам даже не придется ничего делать.

— Извините, — говорит Динара. — Но мы оперируем размерами всей цивилизации. Когда-нибудь человечество узнает правду, но к тому времени вы станете другими. И простите нас.

Я киваю. Пусть так.

— Могу я что-нибудь для вас сделать? — спрашивает Динара. Она встает и начинает собирать свои камеры и лампы. Репортажа, конечно же, не будет. Меня просто найдут мертвым от ковид-70. Одна из жертв восьмой пандемии…

— Вы можете дать мне воды? Из холодильника. Вода с газом.

Динара идет к холодильнику, старомодному агрегату в углу комнаты. А я смотрю на шкаф, в котором древний репортерский магнитофон крутит свою крошечную кассету. Это такой антиквариат, что вряд ли Динара поймет его предназначение.

Но даже если поймет — рано или поздно мой путь повторит кто-то другой, у кого будет больше времени.

Девушка приносит мне стакан холодной воды с газом. Пью с удовольствием, благодарно киваю.

— Мне придется дождаться, — говорит Динара виноватым тоном. — Уж извините.

— Ничего, одному неприятнее, — отвечаю я. — Это ведь недолго?

— Головные боли уже начались?

Киваю.

— Минут двадцать.

— Может быть, вы скажете, к чему ковид-70? — спрашиваю я. — Что он должен изменить?

— Это не положено… — Динара колеблется. — Но вы так хорошо держитесь…

Она объясняет.

Я невольно смеюсь, хоть мне и невесело.

Да уж…

Я сижу, закрыв глаза, и жду. Динара тоже терпеливо ждет. Один раз произносит, виновато и ободряюще:

— Вы замечательная архивная крыса. Очень умная.

Мне очень хочется сказать ей, что она ошибается.

На самом деле крысы — это они. Даже со всеми их благими намерениями. А мы — мы разные. Есть и крысы, и волки, и сторожевые псы.

И однажды это станет для них большим разочарованием.

Но говорить это, конечно, нельзя. Поэтому я говорю:

— Вам непременно зачтется… ваш труд.

А дальше я молчу — до самого конца.