Дача как национальная идея

Дача для начинающих

Возникли дачи в России при Петре I, в русле итальянской моды на загородные дома — первый русский император начал после победы над шведом давать подданным за заслуги участки земли вокруг строящейся столицы. Дачники — вельможи и аристократы — были вынуждены подолгу находиться в присутственных местах или при дворе, в Петербурге. При этом жить на даче могли и зимой, и летом, в привычных условиях родового поместья — но совсем близко от города. Никто из первых дачников поначалу ничего не понял — дома вроде бы и не в деревне, совсем под городом, но как бы и не город вовсе. Спустя 100 лет, в 1800 году, дорога из Петербурга в Петергоф (26 верст, порядка 28 км) с обеих сторон была усыпана дачами — особняками «владетельных особ».

Летом город в России (да и везде в мире) превращался в место пыльное, шумное, полное телег и артелей приезжавших из деревень мужиков, а также разнообразных тюков с весьма пахучим товаром. Город был нестерпимо жарок — к примеру, в том же Петербурге единственным мало-мальски зеленым местом был Летний сад, который не мог вместить всех желающих «пофланировать». Летом публика стремилась покинуть жгучие каменные мешки дворов и надеялась от жары укрыться «у ручья в тени густой».

Дворяне попроще (но и более родовитые) все екатерининское время (и александровское, и николаевское тоже) уезжали летом в поместья в деревне. «И горожанка молодая, в деревне лето провождая...» — это из «Евгения Онегина». Но в целом продолжительное загородное времяпрепровождение могли себе позволить немногие. Чиновники, кто побогаче, выезжали подышать чистым воздухом за город лишь на выходные. «Одним словом, горожане жили зимою и летом в городе, в городской черте, и только по праздникам, в хорошую погоду, прогуливались за городом», — писал в своем очерке «Дачи» Фаддей Булгарин. Но годы шли, и к концу XVIII века дачный образ жизни в летнее время вели уже многие состоятельные горожане самых разных сословий.

Явление поначалу петербургское, в Москву дача пришла в 40-х годах XIX столетия. «Москва усвоила его от северной столицы, и то в недавнее время. Наши провинциальные города пока еще дач не знают», — это в 1842 году писал журналист Василий Межевич. Причиной тому — множество московских садов и бульваров, которые освежали город своим благоуханием, доставляли жителям тень и прохладу. Поэтому в середине XIX века дачная жизнь для Москвы еще «не стала необходимостью».

Арендовали дачи и купцы — и русские, и английские, и французские. Занимались на дачах и привычными городскими развлечениями — игрой в карты, чтением книг, разговорами и музыкой, — и сугубо дачными штучками, среди которых рыбалка и охота, садоводство, катание на лодках, и верховой ездой (которая со временем была вытеснена повальной модой на велосипеды).

Дачный космос

К началу XIX века дача еще была «новостью столичной жизни». Вслед за слухами о модной новинке быта началась и литературная деятельность. По сути, возникла дачная тема в русской литературе одновременно с возникновением русской литературы. На страницах первых же журналов и альманахов (например, «Северной пчелы») стали появляться особые дачные тексты, формировавшие отношения общества и загородного досуга. 

У Пушкина «гости съезжались на дачу» (одноименный прозаический отрывок был написан им в 1828 году), играли там в вист, рассматривали литографии и любовались северными белыми ночами, уединяясь и наслаждаясь непринужденностью загородной обстановки. Дачная культура постепенно заменяла культуру салонную — которая господствовала в высшем свете в конце XVIII века. 

Дача освобождала от городских условностей, возможно, поэтому рост популярности этого вида отдыха совпал по времени с расцветом романтизма и его стремлением к природной естественности. 

К середине XIX века почти никто, глядя на жизнь загорода, уже не сомневался в том, что дача — это не только место, но и образ жизни. С ней был связан определенный набор социальных ритуалов, форм общения, культурных ценностей и схем поведения.

Стивен Ловелл, британский историк

Отношение к даче в русской культуре было полярным — над ней и издевались, поскольку полноценной замены городской жизни из нее не вышло, и восхваляли ее — там можно было «обрести радость бытия». Отдельно фельетонисты XIX века смеялись над фанатиками здорового образа жизни, которые «поклонялись воде, воздуху, росе и их целебным свойствам».

Вторая половина XIX века по числу действующих моделей загородной жизни и по той отчетливости, с которой они проявлялись, превзошла предыдущие периоды. Число значений слова «дача» неуклонно возрастало, даче стало уделять много внимания общество, все более склонное к саморефлексии. 

Побег из Москвы

Столица, особенно в летнее время, давно воспринималась как место опасное, грязное, вредное для здоровья — дача стала своеобразным спасением от суеты. В «Белых ночах» Достоевского «все разъехались по дачам», опустели проспекты, и решительно никого из знакомых нельзя было встретить в городе. Обломов, уехав из города, на даче расцвел, встал с дивана, стал больше писать — вспомнив о счастливых годах в деревне. Дача, описанная Гончаровым в этом романе весьма небрежно, обозначила важную веху в развитии российского общества — она превратилась («Обломов» вышел в 1859 году) в самостоятельное и самобытное пространство. 

На дачу хотели сбежать от несовершенства городской жизни, но смена обстановки не избавляла от разнообразных бытовых мелочей и неурядиц. Однако тут же вместо «воздухов» — то есть запахов — горожан-дачников начинали донимать мошки, комары, мухи и разнообразные хитрости предприимчивых владельцев дачных домов, желавших нажиться на наивных беглецах. Отдельным поводом для переживаний были цены — за лето в крестьянской избе просили хоть и меньше, чем за городскую квартиру (с удобствами), но тоже весьма и весьма «с интересом». 

Заботиться о найме дачи начинали уже с ранней весны — уже в марте люди начинали искать «белые билетики» на окнах домов в окружающих города деревнях. Многие дачи сдавались с мебелью и посудой, но далеко не всегда объявление соответствовало реальному положению дел.

— Ишь, нагородили сколько!.. Удобная дача со всеми принадлежностями… Дача со всеми удобствами в живописной и здоровой местности… Барский дом-дача с отличным купаньем и вековым парком… Одним словом, чего душа хочет, того душа просит. А как поедешь смотреть, так и окажется, что дача со всеми удобствами курятник какой-нибудь… Превосходным купаньем называется гнилая лужа, а чудный парк состоит из полудюжины ощипанных деревьев, с которых даже розги не выберешь… чтобы ребятишек выпороть.

Из рассказа Алексея Пазухина «Март»

Дачные места (которые в Москве поначалу располагались в радиусе 10–15 км от Кремля и теперь стали вполне себе «почти центром» вроде Воробьевых гор или Сокольников) довольно быстро оказались довольно своеобразными точками притяжения публики, и журналисты тех лет с радостью подтрунивали над ее нравами. К примеру, Сокольники, где в 1902 году располагались фешенебельные дачи, облюбованные купцами, в 1913 году притягивали не только дачников, но и множество пьяных горожан попроще, поскольку туда запустили трамвай. Между дачами, как на пляжах юга России XXI века, бродили торговцы, предлагавшие «агурчики» и «копустку». Хрипели граммофонные пластинки.

Однако развивались дачные места и по-другому. Москва расширялась, и многие поселки в начале XX века стали управляться «обществами благоустройства», которые составляли жители этих районов. Целью их было улучшение быта — к примеру, в Лосиноостровском поселке, где к 1913 году жило порядка 3 тыс. человек в зимнее время, были открыты образцовая гимназия и детский сад, была организована пожарная дружина, круглогодичное освещение, две аптеки, два потребительских магазина, цирюльня. Организовали и театр — популярнейшее, кстати, русское дачное развлечение. Спектакли в дачных театрах хвалил поэт Александр Блок — по его словам, это целый мир, где можно встретить уникальные «искры искусства». В то же время московский журнал «Развлечение» писал о «пире духа», на котором калечили Островского и увечили Шекспира.

Много дач было на Воробьевых горах — окрестные крестьяне в начале прошлого века «эксплуатировали панораму Москвы всевозможным образом». Одни сдавали землю под дачи, другие сдавали избы, третьи и вовсе зарабатывали на желающих арендовать лесок для чаепития. 

«Четвертые — сами чайные содержатели. Пятые — объегоривают всякими иными способами. Особенно много на Воробьевых горах именно этих пятых», — приводится отрывок одного из дачных фельетонов в исследовании повседневной жизни Москвы в канун Первой мировой войны (А. Кокорев, В. Руга).

Популярным дачным направлением было Кунцево, добраться до которого можно было по Брянской железной дороге (сейчас Киевское направление), на извозчике или даже на велосипеде.

«Ряд дач среднего размера и качества тянутся вдоль шоссе, поворачивают от него направо, углубляются в рощу и образуют общедачный пейзаж. Дачки перекинулись даже и по ту сторону от шоссе, но там не так удобно: растительность скудна. Цены на дачи недорогие, при каждой отведен приличный участок для сада — вот почему дачи в Новом Кунцеве почти не пустуют», — писала московская пресса в 1902 году. 

На дачах же сбежавшие от городской толкотни обыватели занимались варкой варенья — сначала собирали ягоды, сливы, абрикосы и персики, малину и клубнику, китайские яблоки и яблоки обычные, русские, вишни и кизил. «Варенья наваривалось несколько пудов. Женская прислуга варила его себе самостоятельно. Круглый год послеобеденный и вечерний чай пили не с сахаром, а с вареньем; оно же шло в пироги на третье. С сахаром пили чай: мужчины с лимоном и любители со сливками. Перевозились банки в Москву бережно, в особом сундуке с сеном», — вспоминал инженер Щапов.

Для кого-то выезд на дачу сопровождался и заготовкой на зиму солений — в том числе и мясных. Особенным подспорьем дачи стали для горожан с началом Первой мировой войны. Жизнь города изменилась с войнами и революциями очень сильно. Поменялся и контингент, да и позволить дачу себе при советской власти могли далеко не все — с 1917 года и до середины XX века отдохнуть в поселке за городом снова могли лишь избранные. Дачная же жизнь и досуг остались практически неизменны — разве что менялись административные формы организации, различные дачные кооперативы и товарищества сменяли друг друга со скоростью локомотива. Но суть дачи оставалась неизменной — сидеть на веранде и пить чай с вареньем. 

Разнообразие дачных форм жизни было в дореволюционной России огромно, осталось оно таковым и в России постсоветской. «Согласно одному из расхожих и не нуждающихся в дальнейших обоснованиях исторических мнений, представители среднего слоя русских городских жителей всегда были разобщены и страдали отсутствием самосознания. За последние полтора века единственное, что их объединяло, это, на мой взгляд, загородные привычки; если и можно в России навесить на кого-то ярлык «средний класс», так это на дачников», — признавался в конце концов Стивен Ловелл.

Он же считал: нет более яркого подтверждения слабости этого слоя, как «напяливание утром резиновых сапог и возделывание участков». Точка зрения спорная, но имеющая под собой весомые основания. Впрочем, для объяснения этих оснований нужно разбираться с дачной историей советского времени более подробно.