— Перед интервью вы говорили, что входите в новые съемки — отпустили вас «Чики» до конца?
— Да нет, не отпустили. В съемки вхожу короткие, это просто небольшой ролик. Большими съемками не занимаюсь и пока не планирую, планирую писать ближайший год сценарий — и пока, наверное, все.
— У вас примерно тот же был рабочий процесс во время написания «Чик», я правильно понимаю? Ни на что не расплескиваться, а полностью погружаться в какой-то один проект.
— На тот момент было не совсем так. Никаких денежных проектов не было. Их нельзя назвать денежными, потому что начинающие режиссеры не получают большие гонорары. Но от них я отказывался, да. Это были киношные какие-то проекты. А сейчас, конечно, искушение уже посильнее, потому что деньги предлагают большие. Но сил хватает отказываться, поэтому проблем с этим нет.
Я все время говорю: в XXI веке невозможно умереть с голоду — можно позвонить другу, он привезет мешок картошки, и все.
Дело в другом: дело в том, что ты определился как творец — зачем ты здесь, зачем ты в этой профессии, что ты делаешь более конкретно. Я благодаря «Чикам» определился на ближайшее время точно.
— Почему, как вы думаете, «Чики» получились — и почему они получились и для зрителя в том числе? Можно ли, оглянувшись назад, сказать, что именно сработало?
— Я думаю, все дело в том, что мы были самыми смелыми. Когда под конец года начали всплывать какие-то рейтинги и тому подобное, когда каждый писал, что их проект по какому-то параметру номер один, то это, конечно, выглядело для меня очень странно. Я в какой-то момент понял, что не хочу стесняться нашего успеха. Поэтому повторюсь: мы во многом были первыми — и поэтому «Чики» безоговорочно проект номер один прошлого года. Безоговорочно.
Какой проект сделал сериальную индустрию другой? «Чики».
Некоторые драматурги после нашего проекта по-другому взглянули на написание сценариев — с ними большое количество разговоров у меня уже произошло. Многие просто благодарны «Чикам» за то, что теперь многие продюсерские компании осмелятся запускать проекты такого уровня откровения.
— То есть вы действительно думаете, что это на всю индустрию распространится? Часто же так бывает, что какой-то смелый яркий проект после успеха — он немножко развязывает руки только лишь его автору, а индустрия остается такой же.
— Я в этом абсолютно уверен. Во время съемок у нас были обсуждения в каком ключе? «Так. Снимать. Нельзя». «О таком. Снимать. Нельзя». «Так. Говорить. Нельзя». «Такое. Показывать. Нельзя». «Да нет, можно», — сказали мы однажды и сделали. Мне кажется, что многие барьеры теперь пройдены за счет нашего проекта. И немножечко смелее люди в нашей индустрии начали мыслить после «Чик», мне кажется.
Мы все ходили вокруг одних и тех же тем, вокруг одних и тех же каких-то стилистик. А мы всем дали некий толчок, щипок такой — все возможно.
Главное, чтобы это выглядело гар-мо-нич-но.
Потому что если мы с вами теперь в каждом сериале начнем поливать друг друга матом и светить голыми телами — ну это тоже, знаете, перебор. У каждой истории свои нотки, свои звучат инструменты.
— Вы сказали, что многое должно совпасть — и команда в том числе. Судя по многим интервью, и артистов, и по вашим, у вас была необыкновенная какая-то совершенно атмосфера на площадке. Как вы думаете, из-за чего так?
— Говорят, студенческое кино — оно всегда такое живое, с «Дошираком» и с горящими глазами… Хотя это и не первый мой фильм, но у нас так было на «Чиках». У нас в голове не держались никакие суммы наших гонораров, потому что у нас не было просто этих гонораров. У нас не было вообще понимания, запустимся мы или нет. Мы сначала сняли маленький ролик, потом сняли пилот. И это уже получалась совместная история — она не была для нас работой. У нас головы не были забиты ничем вообще, кроме «Чик». Для нас для всех это было этаким началом.
У девчонок начинался свой путь, у меня свой, и мы все понимали, что для нас это какой-то старт.
У нас просто многое совпало, чему я очень рад. Я всех героинь сам придумал и сразу писал под актрис, но когда они встретились, произошло то, о чем я мечтал, — та самая химия. А что касается обстановки… Ну просто мы все немножко ненормальные были, настоящие авантюристы. У нас у всех, конечно, какой-то определенный склад ума, каких-то качеств. Нас как-то примагнитило друг к другу.
— Когда Ирина Горбачева убрала свое имя из титров как продюсера, вам было обидно? Она позже объяснила, почему это сделала, но вы все-таки прошли этот путь вместе.
— Я не сказал бы, что мне было обидно, я немножко был удивлен. Я в тот момент был в диком процессе монтажа, он правда был очень тяжелым. В этот момент ты очень чувствительный. И когда мне Ира об этом сказала, то я сразу начал думать: чем я обидел, что случилось, что пошло не так. Причем это было письмо. Я подумал: почему же Ира мне не позвонила, мы же на самом деле в таких, практически родственных отношениях. Но утром я позвонил ей — письмо пришло поздно ночью, — и она мне ответила: «Эдик, это сугубо мое решение, ты чего, у нас все в порядке». Она сказала: «Это мое решение — и я просто понимаю, что мне нужно больше времени, чтобы бороться за какие-то вещи, которые хочется отстаивать». Поэтому она приняла решение поступить вот так.
— Вы же как раз упоминали, что и сами отстаивали многие вещи в том, как должны выглядеть «Чики».
— Я думаю, что продюсеру лучше тысячу раз встретиться в ресторане, в кафе, тысячу раз все у режиссера досконально узнать. Понять, готов ли он довериться этому человеку или нет — а потом все-таки дать больше свободы. Потому что иначе зачем вообще нужен режиссер? Если все равно все будет под диктовку другого человека происходить. И здесь была как раз такая история, что мне в итоге дали свободу. Но это было непросто. После этого мне нужно было чуть-чуть отдохнуть. И физически тоже, за монтажом я и спину немножко надорвал, и глаза. Это все надо было восстановить.
Все это кайфово, но сложно физически. Но кайфово.
— А насколько это ваш персональный личный проект? Вы занимались монтажом, режиссурой, немного работали над музыкой — а сценарий же с вами делал кто-то еще, судя по титрам?
— Вы знаете, это очень тонкий момент. Если говорить об идее, то она родилась у меня. Вообще «Чики» очень долго менялись — сначала же это была комедия. Но когда я начал расписывать историю, то понял, что комедия на такую тему не получится. В какой-то момент мы сели с Настей Кузнецовой писать поэпизодник и проработали его — в этом частично принимал участие Антон Коломеец. Потом я сел писать. Я принес Ире Носовой и Антону сценарий на 480 страниц. И мы начали их редактировать.
Они к тому моменту уже знали историю, я ее пересказывал им на разных этапах, рассказывал о каких-то идеях. Ира Носова очень сильно помогала, когда я приходил к ней и говорил: смотри, я еще вот что написал. А она отвечала: слушай, а у меня была вот еще такая история, такая. И в итоге в сценарий попало достаточное количество историй из нашей жизни — и моих, и, конечно, Ириных, и Антона. В итоге мы просто садились у Антона дома — я, Ира, Антон — и читали по ролям. Это очень помогало.
— Ну надо сказать, что это правда помогло: у вас просто какой-то фантастический уровень диалогов для русских сериалов и русского кино в принципе. И актеры еще играют как живут.
— Мне очень приятно слышать про актрис, потому что я же изначально придумывал героинь под них. Понятно же, что у каждой героини свой характер. Я думал: а кто же вот такого характера может быть? О, Варя Шмыкова. Это же Люда абсолютная! О, Ира Носова, это же Света. Когда я рассказал ей эту историю, то она прямо влюбилась в нее! Когда я понял, что у нас есть Света, я осознал, что что-то складывается.
С Ирой Горбачевой мы были на одном проекте, она пробовалась туда как актриса, я был режиссером. Ее не утвердили, а я был уверен в ее кандидатуре.
Проб было несколько, я проверил-перепроверил все тысячу раз, это была ее роль абсолютно. Но продюсерский отдел не пошел на это, а я просто не понимал, на кого это дальше примерять. Я тоже ушел с проекта. Но эта история нас с Ирой как-то сплотила. Я рассказал ей про Жанну, мы начали все обсуждать. У меня пока не было Марины, но потом мне Аня Теленова, кастинг-директор, посоветовала посмотреть Алену [Михайлову], прислала визитку, я увидел, позвонил Алене, она тогда еще в Перми была. И я говорю: давай попробуем, буду ролик снимать, ты будешь в Москве? Она говорит: да, подъеду.
— Если говорить о темах, то «Чики», кажется, умудрились высказаться, кажется, по всем насущным вопросам.
— Конечно. Мы всё с вами отражаем. Но абсолютно не было задачи сделать что-то социальное. Впереди лю-ди. Живые. Мне было очень интересно погрузиться в девчонок, мне вообще интересны женщины. Мне очень интересно то, что сейчас переживает общество и вот это вот желание женщины заявить о себе — это все кайф!
— Ну это же не только сейчас началось, это довольно давно происходит.
— Это довольно давно происходит, да. А я буквально вот только четыре года назад начал изучать все это. Мне была очень интересна трансформация женщин. Именно в самом низу — почему они, например, не кондитеры? Они с самого, самого дна. Мне было интересно с ними двигаться и трансформироваться.
— Люди обычно же пытаются специально встроиться в повестку: говорить о женщинах, о людях из маленьких городков, и это часто делают те, кто за пределы Садового кольца не выезжал никогда, или те, кто, не знаю, плохо о женщинах думает.
— Мне вообще кажется: стоят ли у нормального мужчины вопросы, как вести себя с женщинами? Да не должны они вообще стоять.
— У вас же вообще в конце и женщины, и мужчины объединяются.
— Да, тут зритель бы сразу эту деланность почувствовал, и очень круто, что вы это видите. Я сразу всем говорил: своим примером женщины, поднявшись оттуда, заражают остальных. И мужчины, окружающие их, начинают меняться.
— Не менее важная тема для сериала — православие.
— Да. Мне очень хочется, чтобы православие сегодня подумало о диалоге с молодежью. И его нет. Есть просто вещи, которые являются незыблемыми и меняться не могут, и это лежит отчасти в некоторых вещах в православии. Но что касается того, может ли священник надеть кроссовки и может ли он слушать какую-то музыку — ну конечно. Мир меняется, и церковь немножко должна это осознавать.
— У нас же просто нет культуры, как в США, — ходить к священнику в какую-то определенную церковь.
— Это так. Вы знаете, мне кажется, что сейчас потихоньку культура появляется. Я, по-моему, у Тутты Ларсен читал в инстаграме, что ее знакомый батюшка благословляет детей бегать во время службы. Они же дети, пусть бегают. Это проблема взрослого уже: вы сейчас глубоко в молитве или вам что-то мешает? И раз какой-то священник это понимает, то мне кажется, это шаг навстречу.
Для меня было важно показать, что священники — это тоже в первую очередь люди. Прихожане думают, что священник — это чародей какой-то, который может сотворить чудеса.
Но это не так! Это тоже человек, тоже с искушениями. В сериале мы видим, что отца Сергия начинает манить к Жанне, он начинает с этими искушениями бороться. Это человек с большой ответственностью. Попробуйте пропустить через себя такое количество прихожан со своими проблемами и не сойти с ума. С другой стороны, ты идешь на это, когда принимаешь решение стать священником.
— А вас это интересует как социальная функция или функция истинной веры какой-то?
— А какая разница? Мне кажется, что эти функции находятся где-то рядом. Но мне точно кажется, что церковь не должна быть так близка к власти. Потому что это отдельная история, она никаким образом не чиновничья.
— Просто все привыкли к ужасному и страшному образу РПЦ.
— Да, и к батюшкам, которые в гневе сдвинули брови, и все такое… Нет! Вот поэтому отец Сергий и такой. Не очень понимаю, когда каждого второго батюшку рисуют как старика с животом. Мне хотелось увидеть вот такого: молодого, который все сечет. И ты думаешь: вот он тебя поймет. Потому что мне кажется, у молодежи, на самом деле, очень глубинные проблемы. У них такое там происходит в голове... И вот как раз в этот момент очень нужна помощь, отчасти и священника тоже.
— Вы, кажется, попали в несколько аудиторий сразу — и молодежь, и взрослых людей, и пользователей фейсбука, и тех, кто пишет рецензии на «КиноПоиске».
— Мне хотелось, чтобы мы уже все-таки посмотрели друг другу в глаза. Плюсы-то мы очень любим видеть, но минусы не очень замечаем. И это, по сути, история о смелости принятия решения в любой момент жизни. У нас просто немножко народ боязливый.
Мы понабрали кредитов и не знаем, что с ними делать, нас не учили этому. Мы боимся двигаться вперед, нам спокойнее от звонка до звонка простоять за станком и получить зарплату. Мы боимся спорить с сотрудниками полиции, потому полиция для нас — это не те, кто нас охраняет.
У нас много проблем. Хочется, чтобы мы все-таки их как-то осознали. И что не поменяется ничего за одно мгновение, все вообще начинается с тебя. Если хоть какое-то количество зрителей скажет: нифига себе, вон откуда девчонки решили выбираться, а я сижу, главный бухгалтер, чего-то ною, возьмусь-ка за свою жизнь — это будет круто. Поэтому это доброе кино, мне кажется.
— При этом они же у вас не вульгарные, не эротизированные, не романтизированные. И не чернушные.
— Ну конечно. Я не хотел углубляться в детали. Одной сцены с Мариной вполне достаточно, чтобы понять, что это такое и как это неприятно. Но не дальше. А смерть Раисы… Она такая долгая для того, чтобы зритель мог увидеть грань жизни и смерти. И осознать, что с девчонками, если они не начнут меняться, может произойти то же самое.
— Но они же не совсем сами меняются. К ним приходит Горбачева, буквально в роли, которую раньше исполняли мужчины, такого бога из машины — и говорит им: девчонки, давайте-ка соберемся.
— Это, конечно, тоже момент того, что там, в глубинке, девчонки даже не думают об этом. Они живут одним днем — вот прошел день, завтра следующий. Это такой вирус Москвы. Это же момент централизации — еще одной проблемы нашей огромной страны.
— То есть она приехала на хайпе.
— Да. «А я знаю, что кредит можно взять, что все сейчас хотят быть красивыми» — да, действительно она на подъеме. Знаете, я у нас замечаю бум фуд-направления. Наконец-то перестали делать рестораны с невероятно дорогим интерьером и ужасной кухней. Сейчас везде просто фанерные столы и хорошая кухня, веселые повара, чистенько. И в Москве уже все понимают, как можно. Но это опять централизация, момент централизации.
— Вы очень много говорили о том, как на «Чиках» все совпало, но такого же у вас, наверное, уже не получится создать? И условия будут другие, и предложения от стримингов.
— Да, вы правы. Такого пионерского лагеря, какой у нас был на «Чиках», не повторить. Но вы знаете… Это, конечно, круто, об этом круто вспоминать, но прошлое — оно всегда немножко такое светлое. Мы это будем вспоминать, но хотим ли мы обратно? Не думаю. Эта была тяжелая история небольшого бюджета, пробивания того, что ты хочешь и можешь снимать. Мне кажется, что мы прекрасно и без пионерского лагеря дальше будем снимать, и будет, наверное, не хуже. Посмотрим.