«МН»: В России показатели по вакцинации от коронавируса пока низкие: по данным «Левада-центра», на начало апреля привито только 5% населения. С чем это связано, на ваш взгляд?
Панчин: Мне кажется, есть несколько важных причин. Одна из них — то, что на заре эпидемии по центральным телеканалам выступало очень много «экспертов», рассказывающих, что никакой эпидемии нет, что ковид — болезнь не страшнее обычной простуды и поэтому не нужно паниковать. На фоне такой чрезмерно утешительной риторики, когда одновременно ввели локдаун, а после предложили людям вакцинироваться, неудивительно, что многие отнеслись к проблеме несерьезно.
Вторая причина в том, что вакцина «Спутник V» изначально подана неудачно. Еще до того, как были опубликованы клинические исследования, правительство начало трубить, что у нас первая в мире зарегистрированная вакцина. И это вызвало у специалистов множество вопросов. Как же вы зарегистрировали вакцину, если до сих пор нет данных клинических исследований?
Когда они, наконец, появились, люди, разбирающиеся в теме, подтвердили данные, которые вполне убедительно показывают эффективность и безопасность «Спутника». И те, кто следил за наукой, пошли вакцинироваться. А те, кто следили за СМИ, так и остались под впечатлением, что вот зарегистрировали вакцину, а на основании чего — не очень понятно.
В России есть еще отдельная проблема — у нас зарегистрировано очень много препаратов, которые не имеют доказанной эффективности.
Даже препараты, в которых вообще нет действующего вещества, у нас регистрируют в качестве лекарственных средств. Понятно, что на этом фоне доверие к какому-то отечественному фармацевтическому продукту крайне низкое. К сожалению, это заслуженно.
Ну, и третья причина — стандартная история про антивакцинаторов. Они всегда существовали, но теперь у них появились дополнительные поводы заявить о себе. Все это подпитывало конспирологические теории, которые строят выводы на субъективных ощущениях. И общее информационное пространство вокруг вакцинации было благоприятным для конспирологии.
«МН»: Вакцина, в общем-то, генно-модифицированный продукт. Как вам кажется, есть ли в числе противников вакцинации те, кто опасаются ее именно по этой причине?
Панчин: Действительно, некоторые из «экспертов» отмечали, что вакцина «Спутник» — это продукт генной инженерии. Что это страшная непроверенная технология, что она генно-модифицирует ваши клетки и вы станете генно-модифицированным.
Тут нужно сразу объяснить, в чем ошибка. Во-первых, да, вакцина — это продукт генной инженерии. И действительно, — вакцина может влиять на то, что происходит внутри клетки. Она встраивает ген, кодирующий s-белок коронавируса, в некоторые клетки, те начинают белок производить. И на него возникает иммунная реакция.
Но то же самое с человеком делает любой вирус, которым тот когда-либо болел. Если говорить, что «Спутник V» может кого-то генно-модифицировать, то по этой же логике все мы генно-модифицированные: покажите мне человека, у которого никогда не было ОРВИ.
Во-вторых, аденовирусы – вирусные оболочки в вакцине «Спутник V» – не интегрируют свой генетический материал в человеческие хромосомы. Такое возможно в очень маленьком проценте случаев, но общий механизм действия этих вирусов не такой. Никакой s-белок никуда в типичном случае не встраивается. Но даже если бы встраивался, никаких оснований думать, что это опасно, нет. Потому что аденовирусы используются как векторы для доставки генетического материала в огромном количестве случаев.
В-третьих, нужно, конечно, объяснить, что сами страхи перед генной модификацией проистекают от непонимания молекулярной биологии.
К примеру, весь инсулин производят с помощью генетически модифицированных микроорганизмов. Сколько людей спасает генная инженерия? Очень много. Но у людей, конечно, ГМО больше ассоциируется с созданием генетически модифицированных растений и животных, которых употребляют в пищу.
«МН»: Чем еще, на ваш взгляд, вызван страх ГМО?
Панчин: Тут есть несколько ошибок. Первая — так называемая апелляция к природе: идея о том, что природа о нас заботится, и все природное — это хорошо, а все искусственное — плохо. Но ведь бледная поганка совершенно естественная, однако лучше вам ее не есть. Коронавирус, чума, сифилис — это все тоже создала природа, и это не очень приятные вещи.
Природа не заботится о нас. Один из механизмов эволюции — это естественный отбор, который подразумевает гибель живых организмов.
С другой стороны, есть искусственное: синтетические антибиотики, которые спасают огромное количество жизней. Сейчас даже специально делают измененные формы инсулина, который способен дольше существовать в кровотоке, благодаря чему можно реже делать инъекции.
Вторая вещь — это магическое мышление: подобное вызывает подобное. Люди думают, что если съедят генетически измененный организм, это изменит их гены. Но это также абсурдно, как сказать, что если я съем вареное яйцо, то сварюсь. Или говорят, что ГМО бесплодные и поэтому могут привести к бесплодию. Но, во-первых, большинство ГМО не бесплодны. Во-вторых, сама такая логика ошибочна. Есть куча натуральных бесплодных растений, которые люди употребляют в пищу. Например, банан бесплоден, виноград киш-миш бесплоден. Но употребление в пищу бананов или киш-миш не делает людей бесплодными, правильно?
В реальности (!) все живые организмы являются генетически модифицированными по сравнению со своими родителями. С каждым поколением возникают новые мутации, которые как-то влияют на физиологию организма. И в случае с генной инженерией мутации вносятся целенаправленно с какими-то благими целями.
Страшилки вокруг ГМО часто используются в «черном пиаре» — чтобы подороже продавать продукты, не содержащие ГМО. Отчасти с этим и связана истерия.
Грубо говоря, выгодно написать на сметанке, что она не содержит ГМО и продавать ее в два раза дороже. Но прикол в том, что не существует генно-модифицированной сметанки.
Если говорить про исследования о вреде ГМО, то все они содержали грубые ошибки и ни одно из них не было воспроизведено. Самое известное такое исследование принадлежит французскому ученому Жилю-Эрику Сералини. В 2012 году он написал статью в журнале Food and chemical toxicology про то, что генно-модифицированная кукуруза одного сорта вызывает рак у крыс (ред. — позже она была опровергнута). Но это были крысы, которые к полутора годам жизни в любом случае заболевали раком, вне зависимости от того, что они ели. И когда провели статистический анализ, оказалось, что выводы Сералини, мягко говоря, не следуют из результатов. И это единственная работа, которая когда-либо в истории человечества связывала генно-модифицированные продукты, употребляемые в пищу, с онкологическими заболеваниями.
Есть куча работ, где изучалось влияние генно-модифицированных организмов, употребляемых в пищу, на животных (грызунов) вплоть до пятого поколения. И никаких отрицательных воздействий обнаружено не было. В частности, такие исследования проводились и в НИИ питания РАМН. Некоторые опыты включали тысячи животных. Поэтому ни теоретически, ни с точки зрения каких-то экспериментов научных у нас нет никаких оснований говорить о том, что ГМО — это что-то плохое.
«МН»: Есть ли какие-то лайфхаки, как анализировать информацию про ГМО и распознавать фейк-ньюс?
Панчин: Во-первых, в принципе, научному стилю не свойственна чрезмерная эмоциональность. Когда вам пытаются сказать «Ужас-ужас, нас всех убивают» или, наоборот, «Найдено лекарство, которое спасет все человечество», это должно вас сразу напрячь.
Наука — это часто довольно взвешенно и скучно для широкого обывателя: «Мы провели исследование, в котором взяли несколько сотен животных, разбили их случайным образом на две группы, половина получала это, половина получала то, результат такой-то. Но не будем торопиться с выводами, потому что у этого исследования есть ограничения такие-то и такие-то». Проблема с научной статьей Сералини была ровно в том, что из работы без статистического анализа сделали глобальный вывод о том, что в принципе все ГМО опасны и могут вызывать рак.
Вторая вещь, на которую я бы предложил опираться, — соответствует ли уровень заявления уровню источника.
Предположим, вы услышали, что какой-то ученый открыл вечный двигатель. Кто мог бы заявить об этом? Нобелевский комитет, ведущий научный журнал вроде Science или Nature. И если это был не первоапрельский выпуск, факт заставил бы нас задуматься. Но выясняется первоисточник: газетная статья, и никакого научного журнала в принципе не существует. Имеет ли смысл это обсуждать? Конечно, нет.
Ну, и третье — это апелляция к логически некорректным аргументам, ошибкам. Это может быть чрезмерное обобщение. Допустим, Вася вакцинировался, потом ему стало плохо. Из этого делают выводы, что вакцина — зло. Но человеку может стать плохо по разным причинам. Если Васе стало плохо после вакцины, естественно, это нужно изучить. Но это не повод создавать истерику о том, что вакцины убивают.
«МН»: AstraZeneca в этом смысле не везет — она то и дело вызывает нарекания из-за летальных исходов, и страны Европы, например, Германия, резко останавливают вакцинацию этим препаратом.
Панчин: Тут есть вопросы. Как часто такого же типа проблемы возникают, например, при коронавирусной инфекции? Как часто они возникают в принципе? И увеличивает ли вакцина риск этих вещей? Даже если бы увеличивала, у вакцин бывают побочные эффекты, это известный факт: в редких случаях могут возникать аллергические реакции вплоть до анафилактического шока.
Вопрос не в том, можем ли мы сделать вакцину абсолютно безопасной, а в том, как безопаснее: с вакциной или без нее.
Коронавирус — это очень опасная инфекция, и речь не только про смерть. У многих людей, которые просто переболели, возникают длительные осложнения, проблемы с дыханием, с сердечно-сосудистой системой. Нужно взвешивать риски от вакцины и риски от той болезни, от которой вакцина защищает.
«МН»: В недавнем интервью эволюционист Георгий Базыкин говорит об эффективности текущих вакцин даже в условиях мутации коронавируса. Вы согласны с этой точкой зрения?
Панчин: Коронавирусы не очень быстро эволюционируют — в отличие от вируса гриппа. Эффективность вакцин по отношению к некоторым новым штаммам может падать, но она все равно остается достаточно высокой. Поэтому я бы рекомендовал людям вакцинироваться сейчас тем, что есть. Есть дискуссия о том, какая вакцина лучше, какая — хуже. На практике очень мало где у человека есть выбор между несколькими вакцинами. Это не означает, что в будущем нельзя будет провакцинироваться чем-то еще, например, Pfizer.
«МН»: Возвращаясь к ГМО: какие блага принесет нам в ближайшие годы генная инженерия, скажем, в медицине?
Панчин: В медицине самое крутое, что сейчас происходит, — это развитие генных терапий. Некоторые из этих генотипических подходов уже одобрены. Есть лекарство от спинальной мышечной атрофии. Есть препараты против некоторых врожденных глазных заболеваний, например, Амавроза Лебера. Можно доставить исправленную копию больного гена с помощью вирусного вектора в клетки сетчатки, и это способствует спасению зрения.
В онкологии есть так называемая CAR T-клеточная терапия. У человека, больного лейкозом, забирают его собственные клетки иммунной системы, помещают их в пробирку, снабжают их геном, который кодирует специальный рецептор, способный распознавать раковые клетки, возвращают ему обратно, они находят раковые клетки и их уничтожают.
Понятно, что пока примеров терапий, которые уже зарекомендовали себя, прошли все этапы клинических исследований, немного, это передовой край науки. Но сейчас проводятся тысячи исследований генных терапий, и они развиваются дальше. Это будет бум! И мы научимся лечить кучу болезней, которые раньше мы не умели лечить.
«МН»: А в других сферах ожидаются какие-то позитивные изменения? Например, в пищевой промышленности.
Панчин: Если говорить про продукты питания, то одна из вещей, которые сейчас изучаются, — как можно в лучшую сторону изменять потребительские свойства продуктов. Раньше фокусировались на увеличении урожая, а сейчас разрабатывают продукты с измененными вкусовыми качествами. Есть в некоторых тропических растениях интересные белки, которые влияют на вкус. Например, тауматин — это белок, который в тысячу раз слаще сахара. Вы можете сделать какой-нибудь фрукт, который будет очень сладким, но при этом содержание сахара в нем будет низким, то есть он станет полезнее.
Есть еще очень интересный белок, он называется миракулин. Что он делает? Если упрощать, он превращает вкус кислого в сладкое. Грубо говоря, лимон, посыпанный миракулином — и я это пробовал, кстати, — становится сладким, а не кислым.
«МН»: Так можно объесться лимонами!
Панчин: Точнее, там нужно не столько посыпать лимон, сколько съесть немножко миракулина, а потом заесть лимоном. Требуется какое-то время, чтобы подействовать на вкусовые рецепторы. Таким образом, можно сделать растение, у которого будет измененный вкус, и в краткосрочной перспективе он будет влиять на ваши вкусовые ощущения. Что довольно прикольно.
Очень важно развитие генной инженерии в защите от растительных патогенов. Наиболее популярные сорта бананов, например, «кавендиш», очень легко подвергаются эпидемиям. С помощью генной инженерии научились создавать бананы, которые устойчивы к грибковой инфекции. Поэтому можно сказать, что в некоторых странах генная инженерия спасает сельское хозяйство.