Паника, тревога и борьба с ними, перепроизводство дел и проектов, придуманных, чтобы справиться с вынужденной изоляцией, — многие помнят весну 2020 года такой. Лето — как короткое и хрупкое back to normal, осень — как возвращение части ограничений и тревоги. Кажется, только сейчас мы можем ощутить дистанцию, отделяющую нас от первого опыта столкновения с коронавирусом и необходимую для того, чтобы взвесить этот опыт.
В дни карантина для разных людей нередко становились открытием их собственные тела. Мы чувствовали, как телу не хватает движения, солнца, прикосновений другого человека. Мы разбирались в том, как устроено наше тело и как оно реагирует на вирус. Мы становились очень материальными для самих себя, оказавшись со своими телами наедине в замкнутом пространстве.
Те, кто занимается в России культурой и искусством, в 2020-м тоже остро почувствовали особую материальность. Большое, сложно сочлененное тело того, что мы привыкли называть «российской культурой», будто бы высветили софитом и показали на киноэкране — обнаженное, со всеми его неровностями, крупным планом. На виду оказались финансовые вопросы и правовые нормы, без внимания к которым сложно не просто делать искусство, а вообще выживать.
Когда культурные учреждения закрылись на карантин, мы увидели, как неравномерно между ними распределяется государственная поддержка. Стала очевидной предельная незащищенность независимых проектов и художников. В общем, влюбленный в свою работу человек, которому некогда разбираться со здоровьем, заболел новым вирусом и обнаружил у себя хронические заболевания, из-за вируса обострившиеся. А еще — что у него нет медицинской страховки.
Когда сталкиваешься с тяжелой болезнью, бывает сложно принять свою уязвимость. Быстро справиться с тем, что твое тело изменилось и больше не будет таким сильным, как прежде, удается не каждому.
В начале карантина люди, в том числе и «в культуре», часто пытались быть успешными вопреки эпидемии. Или даже добиться признания благодаря ей, изобретя что-нибудь антикризисное. Еще к коронавирусу нередко относились как к временной помехе, вмешавшейся в планы, а не обращать на помеху внимания и любыми средствами осуществлять задуманное казалось доблестью.
Но на длинной дистанции доблесть для многих обернулась большой усталостью и опустошением. Игнорировать эту пустоту и обстоятельства, из-за которых она возникла, небезопасно. Даже тем, кто хочет поскорее избавиться от воспоминаний о кризисе и отправиться в погоню за новыми достижениями.
…Моя работа в театре была прервана, что лишило меня и многих коллег единственного заработка. Эти изменения стали для меня внезапными и драматичными. И речь не только обо мне. В особенно уязвимом положении оказались внештатные работники, среди которых: актеры, режиссеры, художники, преподаватели, хореографы, танцовщики, фотографы, операторы, музыканты, комики, кураторы, организаторы, технические работники и многие другие, вынужденные уйти на карантин, чтобы уменьшить распространение вируса. Люди, посвятившие жизнь культуре, тому, что придает жизни значение, оказались под угрозой исчезновения. Мы лишены возможности оплачивать арендную плату, коммунальные и медицинские услуги, ипотеку и еду для себя и близких.
Николай Мулаков
21 марта 2020 года группа независимых художников опубликовала на сайте Change.org петицию, адресованную министру культуры РФ Ольге Любимовой. Частью этой петиции стала реплика актера Николая Мулакова, одного из участников группы, в которую также вошли режиссер Мария Пацюк, танцхудожник Дина Хусейн, критик Егор Софронов, хореограф Ольга Цветкова, певец Алексей Коханов.
В своем обращении они просили, например, обеспечить работающих в культуре фрилансеров базовым доходом на время карантинных ограничений, отменить или компенсировать в эти дни арендную плату для независимых культурных площадок. Петиция собрала 8326 подписей. Вскоре из обсуждения петиции выросла инициатива «Художники за базовый доход». Команда инициативы предложила обеспечить выплату небольшого пособия лишенным постоянных доходов работникам культуры.
29 октября 2020 года в Москве умер заболевший коронавирусом дирижер Александр Ведерников. В «Фейсбуке» начали обсуждать слухи о том, что он заразился вирусом от певца, приходившего на репетиции оперного спектакля вопреки плохому самочувствию. Некоторые комментаторы агрессивно упрекали неназванного певца в эгоцентризме: «Очень хотел спектакль спеть», «Еще и героем себя чувствовал».
Что объединяет между собой эти истории? Отчасти они показывают, как пандемия изменила внутренние настроения художественного сообщества и отношение к творческому труду в России. Раньше к вопросам о трудовых правах в арт-сфере мало кто относился всерьез, а соблюдать негласный принцип «либо ты умер, либо пришел на репетицию» в театре казалось нормальным. Такая самоотверженность не то чтобы возникала под прямым давлением коллег — ради «искусства» жертвовали собой добровольно.
Кризисная ситуация же заставила многих задуматься о том, почему искусство требует неоправданных жертв — и откуда вообще у нас взялись представления о том, что искусству нужны какие-то жертвы.
В театре любят большие имена и проекты. Художественные поиски художественными поисками, но живут театры на доходы от продажи билетов и деньги, которые им выделяют государство и (или) частные компании. «Большим» и достается больше — зрительского внимания, поддержки в прессе, финансовых ресурсов. Нет ничего удивительного в том, что «маленькие» проекты и художники часто стремятся быть ближе к «большим», дорасти до них или перерасти.
Но рост нередко оказывается болезненным. Островков безопасности, на которых к «маленьким» относятся с заботой и вниманием, не очень много. Гораздо чаще для того, чтобы «пробиться», приходится так или иначе иметь дело с выстроенной «большими» иерархией, искать свое место в ней, подчиняться или сопротивляться.
Пандемия стала первой за долгое время ситуацией, в которой гонка за признанием выглядела откровенно бесчеловечно. А еще она наглядно показала, что средства, необходимые для выживания очень многим, концентрируются лишь вокруг нескольких «больших имен».
Например, в марте 2020-го проходит условная «мировая онлайн-премьера» концерта Дениса Мацуева — «в сверхвысоком качестве», при поддержке серьезных спонсоров и крупных медиа. В прессе об этой трансляции говорят как об «акте солидарности, любви к музыке и публике». В то же время поделиться ресурсами с оставшимися без заработка независимыми музыкантами, актерами, художниками на институциональном уровне не спешит практически никто. Меры по государственной поддержке тех же частных театров будут предложены лишь в октябре 2020-го.
Может показаться, что это только российская специфика — но в других странах ситуация развивается похожим образом. В британской газете The Stage в январе 2021-го пишут ровно о том же, что в последние полгода волнует российское театральное сообщество: о VR-спектаклях и о том, как добиться от государства компенсационных выплат, полагающихся частным театрам как пострадавшей от пандемии отрасли. А художники-«фрилансеры» борются за свои права во многих странах — как, например, бельгийцы из объединения State of The Arts и итальянцы из Art Workers Italia.
Как вообще российский театр реагировал на коронакризис в 2020 году? Начавшийся в марте бум трансляций и онлайн-ивентов быстро обернулся усталостью пользователей от контента.
Людям, пытающимся пережить большое потрясение, не хватало времени и сил на спектакли, особенно в онлайне. В некотором смысле театральное сообщество оказалось предоставленным самому себе и на протяжении нескольких месяцев сосредоточилось на внутренних вопросах.
Частные театральные компании и независимые художники пытались выжить: осваивали краудфандинг, искали альтернативные заработки — например, обменивали свои «творческие действия» на деньги в группе Artists on fire на «Фейсбуке». Петербургский фестиваль «Точка доступа» собрал целые две программы из digital-спектаклей.
В Ростове-на-Дону вынужденно закрылся известный независимый театр «18+», работавший с 2013 года. Летом у кого-то получилось отдохнуть.
Осенью все обрадовались ослаблению ограничений, хотя и саркастично шутили о «шахматной» рассадке зрителей в зале.
Молодые художники Ваня Демидкин и Денис Протопопов запустили в Центре имени Вс. Мейерхольда «Кружок цифрового театра» — онлайн-курс о современной медиафилософии и о том, как использовать для создания спектаклей чат-боты, AR и игры. Параллельно вместе со второй волной коронавируса вернулась часть ограничений, но жизнь все равно как будто начала возвращаться в привычное русло. По крайней мере часть запланированных на вторую половину 2020-го премьер и творческих лабораторий состоялась. Так что же, скоро все будет, как прежде?
После кризиса очень хочется назад, «в нормальное». Но кризис подталкивает и к тому, чтобы переосмыслить норму.
Сейчас мир меняется, и это нельзя игнорировать. Мы многое пережили в прошлом году. Почему бы, столкнувшись с глобальными переменами, нам не попробовать делать другой театр прямо сейчас, в 2021-м?
Можно провести массу экспериментов — для начала хотя бы мысленных. Например: что будет, если вместо конвейерного производства новых проектов мы все, даже самые признанные и маститые, перенаправим свою энергию на то, чтобы как следует проанализировать ситуацию, в которой оказались? Или попробуем признать, что те же инициативы по поддержке фрилансеров для современного театра не менее значимы, чем спектакли Дмитрия Чернякова, и заслуживают должного внимания?
Или всерьез отнесемся к тому, что наша уязвимость — это не «слабость», а то, что делает нас людьми? И что право быть услышанными и получать помощь есть у всех, кто в этом нуждается, — а не только у «самых сильных» и «самых заметных»?
Конечно, это очень наивные вопросы. Но если озадачиться ими сейчас, то к следующему глобальному кризису, возможно, мы будем готовы чуть лучше.