Пятый сегун, Цунаеси Токугава, был уже очень далек от военных бурь. Война, оружие — все это ему было неинтересно. Зато при нем цвели пышным цветом культура и искусства, его очень занимал вопрос уровня жизни простых людей (тут суровых самураев старой школы кондратий бы хватил), чиновников он наказывал за злоупотребления с энергией Мальвины, воспитывающей Буратино. Он издавал указы, всячески облегчающие жизнь людям (например, отдельным документом родителям запретили отказываться от детей), и вообще мог бы остаться в истории как великолепный правитель.
Но у него имелись некоторые странности. Сегун был поразительным эксцентриком, и некоторые указы были откровенно безумными — он, к примеру, запретил работу официанток в чайных. Но официантки были наименьшей проблемой. У сегуна был один поистине необычный бзик.
Он очень любил зверушек. Очень.
Цунаеси планомерно довел свои идеалы до абсурда. В 1685 году он издал первый из своих указов «О защите всего живого». Начиналось все довольно спокойно, сегун просто разрешил кошкам и собакам гулять там, где он ездил. Вскоре он ограничил использование особой сбруи, причинявшей боль лошадям. Тут все пожали плечами и согласились. Тем более что вообще с животными в Японии и правда обращались очень по-всякому: маргиналы забивали собак на мясо, животных могли бесконтрольно поубивать просто на всякий случай, так что, в принципе, многие были согласны, что какой-то порядок навести надо.
Но, раз увлекшись зоозащитой, сложно остановиться. Следующим шагом стал запрет «продавать рыбов»: Цунаеси сильно ограничил рыбную ловлю и вообще использование морепродуктов. Было, например, запрещено ловить рыбу «мучительными» способами типа блесны. Особенно «обрадовалось» указу население маленьких островов, где не то чтоб много всего росло и дары моря были основой меню.
Дальше посыпались указы о заботе о домашних и не очень животных. Строго запрещалось вредить бездомным животным. Бродячие собаки, хоть бы они разоряли огороды, не должны были подвергаться никакому насилию. Убийство загнанной лошади наказывалось как тяжкое преступление, и даже курица должна была помереть своей смертью. Что произошло с соколиной охотой, читатель уже догадался — ее запретили, притом что когда-то это было любимое развлечение самого Иэясу Токугавы.
Владельцы домашних питомцев оказались зарегулированы по уши. На каждую домашнюю собаку или кошку заводился «паспорт» в управе, где указывались имя, порода, цвет шерсти и вкратце описывался внешний вид. На случай, если хозяину вздумается избавиться от питомца, сегун требовал начинать розыск пропавшего зверья, отдельно потребовав не подменять животных. В Эдо построили четыре приюта для бездомного зверья, и они не пустовали, вскоре на содержание попали уже десятки тысяч зверушек.
На пике там жило более 80 тыс. «постояльцев». Это, кстати, было как раз разумной мерой на фоне всех прочих: в Эдо бродячие псины расплодились неимоверно, так что в городе просто начались проблемы с санитарией, и столица зверски воняла — помирали-то бродячие животные там же. Другое дело, что на содержание приютов уходили бешеные деньги: сегун не экономил, и каждому животному полагался щедрый паек из риса и рыбы.
Все это было само по себе небезобидно, вдобавок «собачий сегун», как уже обозвали подданные любимого монарха, начал рубить головы за критику зоозащитной программы. Собаки, ко всему прочему, питались лучше большинства людей.
За стенами дворца шла бурная жизнь. 47 ронинов устроили великую месть за своего господина и породили один из самых знаменитых сюжетов японской истории; извергалась Фудзи, в пожаре сгорела столица, расцветал театр — но сегуна пуще всего заботили его любимые зверушки. К животным требовалось почтительно обращаться, в случае проблем — уговаривать. Конечно, строгость законов, как обычно бывает, компенсировалась необязательностью их исполнения. Однако если нарушитель попадался, наказание было жестким: убивший собаку платил головой. Исключения не делалось и для самураев.
Причины этого бзика обсуждались широко. Цунаеси не мог завести детей, и будто бы какой-то монах сказал ему, что это из-за жестокого обращения с животными в прошлой жизни. С другой стороны, в контексте всего, что делал сегун, это было доведение до абсурда его вполне достойных уважения и подражания добродетелей. Он старался защитить всех слабых и обездоленных — гуманизировал тюрьмы, помогал беременным женщинам, если те были бедны, принимал законы против детоубийства, гонял чиновников, чтобы те пристраивали брошенных маленьких детей.
Короче говоря, хороший был человек и искренне стремился обеспечить лучшую жизнь всем живым существам в стране. Пожалуй, в этом он был привлекательнее, чем многие его предки, помешанные на вопросе о том, кто сколько отрубил голов. Но даже и в любви ко всему живому стоило знать меру.
